Fresher

Солнечным утром 21-го июля в доме № 12 по улице Темпельгассе прозвенел звонок. - Кого там принесло? Держите меня семеро! Фима, это ты?! – удивлённо произнёс человек, открывший дверь. - Что ты шумишь, как горный водопад? Здравствуй, Адам! Братья-близнецы похлопали друг друга по спине, и Фима вошел в дом. Квартира Адама была обставлена хоть и плохонько, но с налетом изящества, как и подобает жилищу раввина. Бросив шляпу на стол, Фима без приглашения уселся в кресло у камина и пригласил Адама занять место напротив. - Ребе! – начал гость, но тут же был остановлен жестом Адама. - Брат мой, давай без этих вступлений — мы не в синагоге. - Хорошо! Фима поёрзал в кресле и начал снова: - Я имею до тебя несколько слов, Адам. С тех пор, как ты бросил наше нелегкое ремесло и перебрался в Черновцы, мы стали видеться очень редко. Дядя Шариф, которому скоро 80 — дай ему бог еще столько же, ездит к проституткам чаще, чем встречаемся мы. Ты стал раввином, известным и уважаемым человеком, кушаешь обеды у бургомистра, живешь счастливо, как вошь на пейсах, а о своём младшем брате совсем забыл. Никто не помогает бедному Фиме! - Фима, слушай меня ушами, а не тухесом! Ты сам виноват во всех своих бедах. Наша мама появила меня на свет первым, а ты вышел позже. И ты всегда был вторым номером. Имея деликатные руки и хорошую голову, ты имел бы счастье, как еврей в Швейцарии. Но ты, словно рошинский бук, не имеешь ни рук, не головы. Ты всегда плелся позади меня, как хромая Рокель, и ничего не успевал. Скажи, зачем ты позвонил в моё помещение? Я добрый человек и могу делать добрые дела, но... - Если ты мне не поможешь, я тебя убью, – перебил Адама младший брат. - Ах ты биндюжник! - Не будем говорить громко! Кем ты сам был 15 лет назад, святой отец? Напомнить тебе, как мы брали ювелиров и других честных спекулянтов? Помолчав, Фима продолжил: - Моё горе не имеет краёв и мне нужна твоя помощь. После этого ты меня больше никогда не увидишь, как тетя Сима своего сбежавшего мужа. - Ты кушаешь мне сердце! Что тебе надо? - Если ты умрешь, на твои похороны соберутся все почтенные евреи со всего города: Циммерманы, Плицкеры, Гройсы, Арнтгольцы и прочие. Все ювелиры закроют лавки и придут почтить память дорогого ребе. А в это время на сцену выйдет Фима Хаслер и возьмет пару магазинов, чтобы заиметь немножечко счастья и денег. Я уже договорился с контрабандистами. Эти серьёзные люди будут ждать меня завтра вечером у моста в Залещиках. С моими деньгами они переправят меня в Польшу, где я буду иметь всё, что только может хотеть душа еврея. Осталось лишь решить вопрос с тобой. - Ты таки хочешь сделать моей жизни конец, братец Каин? - У нас есть два варианта. Хороший вариант: сегодня ты, как одноногая тетя Хаза, весь день сидишь дома и не подходишь к двери. И завтра до 11 утра ты тоже никуда не высовываешься. В 11 ты откроешь дверь и явишь свой здоровый и вполне себе еще живой лик своим заплаканным прихожанам. Ты делаешь удивлённые глаза и все счастливы. Плохой вариант: не хочу делать тебе больно, но если тебя не устраивает первый вариант, я буду вынужден сделать тебя на несколько граммов тяжелее, ребе. Фима вытащил револьвер и посмотрел на Адама. Адам улыбнулся. - А как ты расскажешь о моей смерти всему городу? - Такие новости разносятся быстро. Вечером я сообщу об этом в газеты, которые выходят рано утром — этого будет вполне, чтобы все Черновицкие евреи собрались у тебя под окнами уже к 10 часам. И там они обнаружат тебя или живого или неживого. - Я предпочитаю всё-таки живого. - Значит, мы договорились, брат? - Пусть не дожить мне до старости, если не договорились! - Хорошо! Фима поднялся и с размаху ударил револьвером Адама по голове. - Извини, Адам, за такой фасон, но я лучше подстрахуюсь. Фима пошарил по тумбочкам, нашел какую-то веревку и связал брату руки. Захлопнув за собой дверь, Фима исчез. Очнувшись на полу, Адам через какое-то время смог развязаться. Посидев немного в кресле, он подошел к зеркалу, задумчиво посмотрел на своё бородатое лицо и протянул руку к бритве. Утро 22-го июля выдалось богатым на события. Еврейская община была ошарашена новостью о том, что вчера поздним вечером скончался ребе Адам Хаслер. Все городские газеты пестрели некрологами аж на трёх языках, смерть ребе была главной темой разговоров на рынках. Сворачивая торговлю, закрывая магазины и лавки, толпы евреев целыми семьями шли на Темпельгассе. К удивлению первых прибывших, дом был заперт, а возле дверей сновали полицейские. На часах было начало одиннадцатого. А в это время в другой части города происходили не менее интересные вещи. Фима, пришедший с револьвером в кармане на улицу Херренгассе, с удивлением обнаружил, что ювелирный магазин мадам Айзенберг уже кто-то ограбил. Неприятный холодок пробежал по спине налетчика. Немного подумав, Фима свернул на другую улицу, где располагался ломбард деляги Циммермана. Увидев выбитые стекла и в этом заведении, Фиме стало не по себе. Не было еще и десяти, а уже целых два салона кто-то успел обчистить до него. Невероятно! Внезапно до Фимы донеслись звуки выстрелов. Спрятавшись за каштаном, налетчик стал вглядываться в начало улицы. Из-за дома вывалился окровавленный парень и, отстреливаясь от погони, побежал в сторону Фимы. Фима выступил из-за дерева, схватил беглеца и затащил его в подворотню. Полицейские промчались мимо. - Ба! Какая встреча, Штырь! Что за кипиш кругом? Штырь непонимающим взглядом уставился на Хаслера. - Ты че, Фима? Ты же вчера был на сходке. - На какой сходке? - Хася, кто тут раненый, я или ты? Ты вчера сам собрал сходку, мол, всем уважение и почет, господа и мосье, завтра утром все ювелирки можно брать голыми руками – хозяева будут на похоронах, полиция будет там же. Мы и улицы все поделили, и магазины, чтоб друг другу не мешать, тебе самые кошерные места оставили… Эй, ты меня слышишь? От яростного крика Фимы с крыш посдувало всех воробьёв. Бросив Штыря, Фима помчался к ратуше, где толклись извозчики. То тут, то там слышались крики и свистки полицейских – это возвращались к своим разграбленным магазинам евреи, которые так и не увидели своего любимого ребе – дом № 12 по улице Темпельгассе был пуст. Фима сменил несколько экипажей, пока добрался до Залещиков. Был уже глубокий вечер, когда Фима, путаясь в высокой траве, спустился к мосту. Контрабандистов уже не было, а на месте их стоянки валялся какой-то чемодан. Вглядываясь во тьму, Фима увидел отдаляющуюся лодку. Человек, сидевший на краю лодки, увидев Фиму, встал и помахал ему рукой. - Ада-а-а-ам! Я тебя убью-ю-ю-ю! – что есть мочи заорал Фима и разрядил весь барабан в фигуру брата. В ответ донесся смех. Фима зашвырнул пустой револьвер в воду, обхватил голову руками и уселся на чемодан. Немного посидев, Фима встал и заглянул в его чрево. В чемодане лежала одежда раввина, шляпа, какая-то нелепая накладная борода на веревочке, Тора и конверт. Разорвав конверт, Фима впился глазами в записку. «Эти вещи для тебя. Теперь раввин Адам – это ты. Возвращайся в Черновцы, Второй номер.» Туманную тишину разорвал рёв Фимы.