Fresher

Каково это — быть психиатром с депрессией и фобиями

ВИКТОР К., психотерапевт и психиатр с 27-летним стажем, 52 года:

«Если говорить о моем психическом здоровье, то мне присуща зимняя депрессия. Помимо депрессии у меня повышенная тревожность, мнительность, фобии — например, высоты или публичных выступлений. Еще у меня страх иметь детей, и их у меня нет. Я боюсь оставаться с детьми на улице, мне кажется, что с ними может что-то случиться.

Первую психотравму я получил при рождении, когда был придушен обвитой вокруг шеи пуповиной. В детстве мама-учительница оставляла меня одного рано, с трех лет. Сперва я спокойно на это реагировал. Но когда мне было лет пять, я уже знал время ее прихода, и если она опаздывала часа на два, у меня начиналась паника. Я выбегал на балкон, рыдал и просил кого-нибудь найти маму. Еще я писал ей записки: «Мама ты дура и крятинка, потому что оставляишь меня одново дома». Когда мне было семь, я сильно накричал на родителей. Я был тихий астеник и вдруг устроил скандал — много чего им кричал, но главной была такая фраза: «Когда вырасту, стану солдатом и убью вас!». После этой истории мама сразу отвела меня к психоневрологу. Та внимательно осмотрела меня и написала: «Лицо маскообразное, избыточная саливация, интересуется космосом, дружит только с девочками, нуждается в наблюдении». А тогда, в советское время, это означало, что я не совсем нормальный, что мое будущее под вопросом. К счастью, мама сообразила позвонить другу семьи — психиатру. Он ей сказал: «Ты с ума сошла? Немедленно беги в поликлинику, возьми карту и вырви эту страницу! Ты же всю жизнь ребенку изуродуешь». Она испугалась, побежала и вырвала страницу. Если бы она этого не сделала и машина советской психиатрии сработала, то я сейчас бы тут не сидел. Меня бы уже не было.

По характеру я — тип конституционально-депрессивный, то есть у меня пониженный фон настроения с просветами. Но всегда приходилось работать, невзирая на свое состояние. Зимой, когда мало света, у меня наступает депрессия. В этом состоянии даже физически все сложнее дается. А тут приходит пациент со своими проблемами — они кажутся смешными, по сравнению с проблемами врача, к которому он пришел, но пациент не должен об этом даже догадываться. Раньше я пытался бороться с депрессией, чтобы на работе нормально держаться. Ну, прежде всего, в ход шел алкоголь. Не во время работы, но после, чтобы получить какую-то разрядку.

Психиатры в Москве пьют чаще виски или коньяк. С крепких напитков на вино переходят по достижении солидного возраста, когда совмещать работу с алкоголем все труднее. Сейчас я не пью и не курю, так как постепенно формируется более осознанное поведение, и вредить себе сознательно не хочется.

Пару раз я пытался принимать антидепрессанты, во время зимних депрессий. Но с этими лекарствами не все так просто. Есть одна фармфирма, которая славится недобросовестностью своих клинических испытаний. Я стал принимать новый препарат и в это время поехал в Петербург на медицинскую конференцию. После заседаний мы с иностранными партнерами пошли в ресторан. Утром я не помнил ничего из предыдущего дня, хотя я ни капли алкоголя не выпил. Просто файл памяти был стерт. Я немедленно прекратил прием препарата. Сейчас он в России запрещен.

Если я не принимаю лекарст­ва — а в последние годы я научился как-то регулировать свою жизнь и без серьезных лекарств, — я просто максимально сокращаю деятельность. Если наступает депрессия, а с годами она уже не так мешает мне жить, как прежде, я резко ограничиваю общение с людьми. Из дома — на работу, с работы — домой. Все. Дома у меня есть книги, интернет. И я сижу затворником. Это помогает. Нужно просто себя слушать. Еще у меня есть и определенная диета, которая снижает уровень тревоги, а также помогает в борьбе с артритом.

Недавно один литератор мне напомнил, как несколько лет тому назад праздновали день рождения бывшей жены в ресторане «Мадам Галифе». Окна там выходят в сад. Дело было зимой, и сад был уже темный. Я сидел спиной к окну, а окно было от потолка до пола. И я что-то рассказывал как раз о психиатрии. И вдруг я наклонился к этому своему приятелю и говорю, как он заметил, с совершенно изменившимся лицом: «Там так темно за стеклом, за спиной. Как-то это очень тревожно. Тебе не тревожно?» А тот как засмеется. Мол, вроде доктор, а разговаривает, как настоящий больной. Кстати, я, если это возможно, всегда сажусь спиной к стене и вхожу в дверь впереди дамы — это сохранилось навсегда после работы в психиатрии, техника безопасности. Сзади могут напасть больные. Входя в дверь, мы также предусматриваем возможность нападения, поэтому, защищая даму, входим первыми в отделение. У меня непереносимость открытых дверей.

Были у меня и эпизоды «отклоняющегося поведения», связанные с употреблением алкоголя и сильнодействующих средств одновременно. Однажды мы с директором аптечной фирмы, где я работал 20 лет тому назад, выпили транквилизаторов с алкоголем. Нам в очередной раз угрожали убийст­вом бандиты. И он выдал мне стартовый пистолет для самозащиты. Я поехал в невменяемом состоянии на такси в гости к подруге жены, и в руках у меня во время поезд­ки был этот пистолет. Таксист денег почему-то не взял. В гостях мне понравилась подруга хозяйки дома. Жена, кстати, там тоже присутст­вовала. И я, держа пистолет в руках, попросил всех лишних, как мне казалось, покинуть помещение. К лишним я отнес хозяйку дома, жену и всех весьма высокопоставленных гостей. Трудно вспомнить, что было у нас с этой дамой. Через три дня я пришел «сдаваться» к жене вместе с известным художником Ю. Тот читал моей жене по-французски Верлена, Бодлера и Рембо. Жена смягчилась, выставила икру, коньяк. После второй рюмки Ю. сказал моей жене: «А теперь я хочу выпить за Витю и мою дочь К., той ночью они полюбили друг друга, а сегодня утром решили пожениться». После этих слов жена ушла к родителям. Никогда не мешайте психотропные препараты с алкоголем! А лучше не имейте дела ни с тем, ни с другим.

Когда я устаю на работе, плохо себя чувствую, есть свои маленькие хитрости. Отводишь пациента в кабинет для гипноза, погружаешь его в транс, включаешь тихую музыку и входишь в транс вместе с ним, отдыхаешь, набираешься сил. Собственно, можно там, в одной комнате с пациентом, и покемарить просто, это, конечно, не вполне профессионально, но помогает.

Нестабильность психики среди психиатров и среди врачей-психотерапевтов — не редкость. За годы моей работы несколько знакомых психиатров — от аспиранта до профессора — совершили суицид. Мой друг — психотерапевт — года три назад покончил с собой. Там была уже какая-то деструкция. Однажды я его застал в собственном кабинете, наливающим в кофе реланиум, одновременно пьющим баночный коктейль и курящим гашиш. Однажды этот друг поехал на Волгу, где у него был дом, ночью написал две статьи и отправил адресатам, рано утром вышел на берег, сложил вещи, выпил коньяку, заел апельсином, разделся и ушел в воду. Жене он написал СМС с единственным словом «аминь».

Хотя я и врач с большим опытом работы, в такой предмет, как психическое заболевание, не верю. И депрессия, и психотическое состояние, и паническая атака или истерические реакции — это все проявления естественных биологических процессов адаптации, то есть стресс, приспособление организма к меняющимся условиям жизни или к изменениям внутри организма. Психиатры воздействуют на симптомы, на следствие, а мы пытаемся решить задачу, воздейст­вуя на причину. Психотерапия — не жестко регламентированная деятельность. Специалист сам выбирает себе методики для работы с пациентом, в том числе руководст­вуясь собственным психическим складом.

Кстати, сегодня я позвонил своему другу и личному психотерапевту М. и спросил его, какие основные проблемы он видит у меня в настоящее время.

— У тебя нет проблем, — сказал он.
— Но раньше-то ведь были? — с надеждой спросил я его.
— Раньше ты постоянно доказывал матери, что ты не сумасшедший, — отвечал коллега. — Несмотря на то что в доказательствах это не нуждалось».

• Рубрика: здоровье, Каково это